— Два года бьюсь над этим офортом, — Александр Павлович показывает лист с изображением малоярославецкого монастыря в своей мастерской. — Не нравится мне. Перспектива не та, штрихи не те.

Я смотрю и ничего не понимаю. Вроде и с перспективой и со штрихами все в порядке. Но не спорю. Зачем? Шубин знает, что говорит. Показывает другие свежие работы: «А это шедевр — антоновские яблоки». Я опять ничего не понимаю. Он поясняет: «Это высший класс графики. Тончайшие штрихи, тени, сделанные травлением, выглаживанием. Специалист сразу поймет, что я постарался».

Путь мастера

Он не помнит, когда начал рисовать. Возможно, раньше, чем говорить. Сохранились рисунки дошкольной поры. Школьником любил рисовать машины, танки, дома — мечтал стать архитектором. Но однажды жизнь перевернулась. Зимним вечером заглянул с улицы в окно изостудии ДК ФЭИ, а там — красота: гипсовые античные головы, а взрослые люди карандашами переносят их черты на бумагу. Именно тогда понял: стану художником! И стал.

Конечно, все было непросто. Мама настаивала на том, чтобы он поступал в военно-медицинскую академию. Поехал даже в малоярославецкий военкомат проходить комиссию. Тогда в Обнинске своего комиссариата еще не было. Приехал. Подумал-подумал и не пошел на комиссию. Вернулся домой и твердо сказал: буду поступать на художественно-графический факультет. В Москву ехать побоялся. Тогда, в 1965 году, из-за реформы образования из школ одновременно выпускались 10-е и 11-е классы. Конкурс во все вузы увеличился вдвое. Поэтому поступил в Орловский худграф. И окончил его с отличием. В 1970 году.

Потом — армия. Служил полковым художником. «В нашей части кого только не было — русские, прибалты, таджики, ребята из Львова, — вспоминает Александр Павлович. — Нет, национальных конфликтов не было. Дружили. После службы еще много лет друг к другу в гости ездили».

Потом — семь лет работал в художественной школе и, конечно же, занимался любимым делом, постепенно переходя от линогравюры к более сложному по технике офорту. В 1975-м первым в Обнинске вместе с Алексеем Тихоновым вступил в Союз художников СССР. Это сейчас вступить в Союз — пара пустяков, а тогда — целое дело, окончательное решение принималось в Москве.

А в 1977-м осуществилась большая мечта — стал свободным художником. Тоже — первым в Обнинске. Свобода в СССР была относительной. Свои работы продавать почти негде. Зато существовала могучая организация — Художественный фонд с отделениями во всех областях. Он давал богатые заказы на оформление интерьеров общественных зданий, на написание идеологических картин и всякую прочую наглядную агитацию. Со смехом вспоминает Александр Павлович, как однажды пришлось после очередного награждения Брежнева пририсовывать еще одну Звезду к его огромному портрету с помощью автовышки. Эта работа давала не просто хлеб, а с маслом. Для души — гравировал свое, во что был влюблен — виды российской провинции, Калугу, Боровск, Тарусу, Суздаль. От монохромного офорта перешел к цветному, изобретал авторские техники и приемы. Его работы выставлялись на республиканских и всесоюзных выставках, печатались в журналах.

Вдруг, бац — 1991 год. Художественного фонда не стало и живи, как хочешь. «Часть художников ушла из профессии, а некоторые — спились, — говорит Шубин. — Но мне повезло. Владимирское издательство «Посад» сделало заказ на панорамные виды старинных городов. Тогда это здорово меня поддержало».

В 90-е годы Шубин создает не только «открыточные» виды. В его сериях офортов «Автомобильный век» и «Дороги к храму» — столкновение эпох, любовь к Отечеству и боль за него. И все это — мастерски, на высочайшем уровне. Именно за эти работы ему дадут звание Заслуженного. Вершина? Вовсе нет. Звание, как говорится, обязывает. Мастер гравирует еще более совершенные серии «Край земли», «Время путешествий». А за филигранные панорамы старых русских городов в 2007-м получает диплом Академии художеств — награду дорогую и почетную.

В те же годы ему пришлось трижды ездить в Австрию. В тирольском курортном городке работал уличным художником — рисовал карандашом окрестные виды, которые туристы охотно покупали.

— У вас давным-давно нет никакого начальника. Как вы себя организуете?

— Когда я вышел «на вольные хлеба», неделю ничего не делал, наслаждаясь свободой. А потом понял, что так нельзя. И с тех пор работаю каждый день, кроме поездок. Прихожу в мастерскую к 10 часам и тружусь до вечера. Начинай работать, и вдохновение придет. Если смотреть на небо, оно не появится. А когда гравируешь или печатаешь, появляется азарт — применяешь разные техники, разные цвета. Тебя начинает так нести, что не можешь остановиться.  

История про бороду

Если кто и помнит Шубина без бороды, то, наверное, это его жена, Тамара Васильевна. Они учились в одном классе. А бороду Александр Павлович отрастил почти сразу после женитьбы, когда преподавал в художественной школе. В начале 70-х это считалось признаком вольнолюбия. Мужчины с бородой и женщины в брюках воспринимались как вызов обществу. Непорядок, одним словом.

Директор художественной школы попросила педагога побриться. Тот ответил, что не будет. Да и жене борода нравится. Тогда Шубина вызвали в отдел культуры, провели беседу — тоже не помогло. Затем пригласили ко второму секретарю горкома партии — безрезультатно. А в это время Александр Павлович решил вступить в партию. И вот его приглашают в «заоблачную высь» — на заседание бюро горкома, которое ведет первое лицо города Иван Васильевич Новиков, по прозвищу Грозный. «Я подготовился, — вспоминает Шубин. — Легко отвечал на вопросы о миролюбивой политике партии, демократическом централизме. Как вдруг Новиков поднял на меня глаза и сказал: «Я хочу спросить… Зачем вам это? — все поняли, что он про бороду. — Только не говорите мне о Марксе, Энгельсе и Ленине… А, впрочем, носите». Так Шубин стал членом КПСС и получил «высочайшее» разрешение на бороду. 

Узнав об этом, остальные мужчины-педагоги художественной школы тоже забородели. Всем хотелось выглядеть «художественно». Но однажды борода вышла Шубину чуть ли не боком. Собрался в первую заграничную поездку — в Чехословакию. Попасть за границу в советское время было нелегко — приходилось оформлять «миллион» документов. «Приехал в Калугу поставить печать обкома комсомола на одну из бумаг, — рассказывает Шубин. — А партийный и комсомольский обком находились в одном здании. Стою недалеко от входа. Вижу — полный мужчина в соломенной шляпе смотрит на меня тяжелым взглядом. Он заходит внутрь, что-то говорит милиционеру, охраняющему дверь. Я следом — а мне преграждают дорогу: «Андрей Андреевич велел вас не пускать». То был Кандренков — руководитель области. Что делать? Без печати — никак. Смотрю, в обком направляется парень в стройотрядовской форме, весь в нашивках. Я попросил его помочь. Он все понял, взял мои бумаги и через 15 минут их вынес. Печать стояла». Но даже это не послужило уроком — остался в бороде. 

О счастье

В своей работе Шубин достиг всего. Звание есть. Диплом Академии художеств имеется. Его офорты — в галереях и музеях. Уважаемый человек, как в профессиональной среде, так и в городском сообществе. Хоть идет восьмой десяток, продолжает работать — рука твердая, глаза зоркие. Все это очень важно, но самое дорогое — не это.

«Самые счастливые моменты в жизни я переживал в начале 80-х, когда дети были маленькие, — говорит он. — Семьей едем на машине в Прибалтику. Пересекаешь невидимую границу и видишь — это другая страна. Дети сидят сзади, поют песню про крылатые качели. А впереди — Балтийское море! И казалось, что то время никогда не кончится, что оно — навсегда».